БУРЛАКИ ПОВОЛЖЬЯ А. В. КЛЕЯНКИН
Вряд ли о какой-нибудь другой реке России народ сложил столько прекрасных песен и сказаний, как о Волге, справедливо именуя ее то величавой красавицей, то кормилицей- матушкой... И вместе с тем в свое время даже такой певец Волги, беспредельно влюбленный в нее, как Н. А. Некрасов, называл ее "рекою рабства и тоски". На ее просторах слышал он не то песню, не то стон. Это одетые в лохмотья бурлаки проходили гурьбой...
У истоков бурлачества
Судоходство и бурлачество на Волге известны с давних времен. Еще при Иване Грозном, с завоеванием Казани и Астрахани, открылось более или менее свободное движение по реке вплоть до ее устья и по Каспийскому морю. Караваны, насчитывавшие до 500 - 600 судов и более, скапливались обычно весной в Нижнем Новгороде со всей Верхней Волги и ее притоков, а затем под охраной стрельцов следовали в низовые города то самосплавом, то в отдельных местах с помощью весельных гребцов. Двигались суда и по среднему течению Волги. В 1638 г. был отправлен казенный караван из шести палубных коломенок (плоскодонных судов) из Москвы в Елабугу (Вятский край), сопровождавшийся "письменными головами и подьячими". Однако регулярное движение в течение всей навигации началось преимущественно с последней трети XVIII в., когда значительно увеличились перевозки товаров как по водным артериям, так и по гужевым дорогам. Тогда же был издан "Устав купеческого судоходства по рекам, водам и морям". Среди грузов первое место делили между собой соль и железо с Урала, на втором стоял хлеб "всех сортов" с Волги, Оки, Суры. Доставка этих грузов была делом прибыльным, и купечество охотно бралось за него. Занимались им также солепромышленники и крупные вотчинники. Например, владельцы пермских соляных промыслов в селе Новом Усолье, Соликамского уезда, граф А. С. Строганов, князья А. М. и С. М. Голицыны и другие располагали собственными транспортными средствами для доставки соли в поволжские и центральные города России, а "работными людьми" на этих судах были вольнонаемные или же крепостные крестьяне. Весной 1798 г. А. С. Строганову удалось отправить со своих соляных промыслов в Нижегородскую соляную контору более 600 тысяч пудов соли на девяти межеумках (суднах типа баржи). Вели эти суда крепостные; каждую баржу тянуло человек по 2005 . Приказчики князей Голицыных из симбирских вотчин также занимались "соляным и железным сплавом", наймом бурлаков "на караваны", причем "железный караван" шел до Ярославля, а "соляной" - до Нижнего Новгорода. Так, в 1793 - 1805 гг. в среднем "по весне" нанималось до 1300 человек.
Подвизались на судовом промысле и зажиточные крестьяне, именуемые барышниками. Помещики, как правило, покровительствовали им. Так, в алатырской вотчине Потемкиных на Суре сплавом хлеба и других грузов на своих барках занимались разбогатевшие крестьяне Перовы, Лебедиковы, Казанковы (село Промзино), Баташовы и Гусевы (село Барышская слобода), Малышевы (деревня Студенец), несколько крестьянских дворов села Кадышева, Карсунского уезда, Симбирской губернии (вотчина графини Дмитриевой-Мамоновой) и другие. В многочисленных владениях графа В. Г. Орлова в Нижегородской, Симбирской и других губерниях Поволжья судовой крестьянский промысел был широко развит - в селах Работки, Поречье, Усолье и других. Некоторые крестьяне-судовщики имели по 2 - 3 и даже по 5 - 6 судов и более. К примеру, братьям Дегтяревым из деревни Безбрюхово, Балахнинского уезда, Токареву и Маслову из сел Верхний и Нижний Услоны, Казанского уезда, удалось разбогатеть на судовом промысле и выйти в купцы. Крупные мукомолы, как нижегородцы Башкировы или кинешемец Поленов, тоже получали немалую толику от караванного промысла.
Бурлачество - крестьянский промысел
Если к концу XVIII в. на волжских судах было занято не менее 70 тыс. бурлаков, то в 40-е годы следующего столетия эта армия увеличилась до 600 тысяч. Центры найма бурлаков находились в Нижнем Новгороде, Лыскове (Нижегородской губернии), в Самаре, Рыбинске, Казани. Кто же шел в бурлаки? Судя по документам, главным образом крепостное население помещичьей и удельной деревни. Разумеется, какая-то часть бурлаков пополнялась за счет городских низов, а также "вольного бродячего люда", не имевшего никакой квалификации. Основную же массу "судоработников" составляли преимущественно оброчные крестьяне, которых отпускали помещики и удельные управители на срок от двух до шести месяцев, чтобы обеспечить бездоимочное взыскание с них оброков и податей. Впрочем, не все помещики охотно шли на это. Отпуск на сторону крепостного человека иногда бывал равносилен потере его: уходивший с "письменным видом" просто-напросто не возвращался и искал себе вольного житья где-нибудь подальше от помещичьей вотчины. Поэтому в наставлениях своим управителям некоторые помещики строго предписывали отпускать на заработки лишь самых "благонадежных". Что касается бурлачества, то оно чаще всего исключалось из отхода.
Уходили в бурлаки, по обыкновению, от тягла. Однако нередко отпускались и одиночки, которые сдавали свою землю для весенней обработки и посева соседу за "сговорную" плату. Так, в одной из вотчин Сергачского уезда, Нижегородской губернии, крестьянин, уйдя на Волгу, отдавал за обработку своей земли нанятому им работнику свыше 20 руб. ассигнациями, предполагая, что в бурлаках он заработает больше. Но зато там же каждый бурлак платил помещику оброк по 50 с лишним руб. в год (с тягла), Если отец взрослых сыновей мог еще работать, то он хозяйствовал дома один, а все сыновья его уходили бурлачить; если же глава семьи не мог один заниматься хозяйством, то с ним оставался один из сыновей; наконец, если в семье не было другого работника, кроме самого хозяина, уходившего на Волгу, то тогда он кого-нибудь нанимал. В таких семьях женщины исполняли и всю мужскую работу, за исключением пахоты. Имелись даже целые оброчные деревни, мужское население которых поголовно занималось бурлачеством, например, Борисово Поле, Нижегородского уезда. Нанимались бурлачить даже дети и подростки 12 - 15 лет. Их принимали на судно кашеварами, а на суда с конной тягой - коноводами к лошадям. Им платили помесячно небольшую сумму деньгами да сверх того выдавали лапти.
Но встречались и так называемые полные бурлаки в 15 лет, как и старики в 60 лет и старше. Некоторые бурлаки выдерживали две-три путины (туда и обратно), большинство же крестьян к страдной поре спешило возвратиться домой.
Бурлацкие "базары" и шкала оплаты
Ряда, или наем в бурлаки, происходила ежегодно в конце зимы, "по великому посту", на своего рода бурлацких базарах недалеко от речных пристаней. Такие базары находились на Волге - в Городце, Бакалде, Балахне, Кинешме, Костроме, Лыскове, Нижнем Новгороде, Самаре, Саратове, Хвалынске; на Каме - в Перми, Лаишеве, Чистополе; на Вятке - в Орле; на Суре - в Воротынце, Курмыше, Промзине. Услонские, лысковскне, промзинские судовщики нанимали обычно крестьян "своих" губерний: Казанской, Нижегородской, Симбирской и отчасти Пензенской. Среди этих крестьян было немало представителей национальных меньшинств - мордвы, татар, чувашей. В дни найма бурлацкие "базары" представляли собой чрезвычайно любопытную картину. Крестьяне съезжались сюда со всей округи. На улицах и площадях, где происходила ряда, народу бывало видимо-невидимо. Бурлаки группировались по артелям, или ватагам, по тогдашней терминологии. В Промзине, например, днем найма считалось первое воскресенье "великого поста". В народе его называли "сборным воскресеньем". Одни приезжали сюда наниматься на суда, другие - что-либо купить, третьи - просто посмотреть на многолюдный бурлацкий "сбор". Порядок найма, по рассказам старых бурлаков, проводился таким образом. За несколько дней до сборного воскресенья бурлаки из разных сел и деревень, как и из самого Промзина, составляли небольшие (в 10 - 15 человек) артели, выбирали артельного старосту и шли наниматься. Артельный староста, или подрядчик, обязан был рядиться, расхваливая своих молодцов: какие они и работящие, и сильные, и порядочные в поведении... Наконец, стороны сходились: хозяин-судовщик, а чаще его уполномоченный, после продолжительного рукобития и записи бурлаков в рядную книгу объявлял о заключении найма сельскому старосте, помещичьему бурмистру или удельному старшине, которые в такие дни непременно бывали на "базаре". Те брали от хозяина половину рядной цены, удерживая с каждого бурлака оброчные повинности, а остальные деньги (их почти никогда от первой путины не оставалось) отдавали бурлакам на руки. Другая половина рядной цены находилась у хозяина судна, и он выдавал из нее в пути следования бурлакам на пропитание.
Заработок бурлака не был определенным. Он зависел от ряда обстоятельств, и в первую очередь от спроса на рабочую силу и ее предложение. Нередко наем в бурлаки приводил к разорению его семейства. Так, за путину от Промзина до Васильсурска (по Суре), а затем до Рыбинска по Волге бурлаку "в продолжение 8 недель ходьбы" платили в первом десятилетии XIX в. 40 руб. ассигнациями25 , но из них он должен был заплатить 9 руб. за паспорт и 12 руб. за харчи. Оставалось лишь 19 руб. для уплаты оброка помещику, да и то такой суммой располагали лишь те, кто безотлучно пробыл всю путину и не заболел. Во второй трети XIX в., когда с появлением на Волге "коноводных машин", а затем и пароходов спрос на бурлаков стал снижаться, им платили еще меньше. В 1831 г. "шкала бурлацкой оплаты" за путину до Рыбинска была такой: от Нижнего Новгорода - 19 - 23 руб., от Лыскова - 20 - 24, от Чебоксар - 29 - 38, от Казани - 37 - 40, от устья Камы - 45 - 46, от Симбирска - 44 - 45, от Самары - 50 - 53, от Коломны (по Оке и Волге) - 57 - 59, от Промзина (на Суре) - 34 - 36 руб. ассигнациями26 . Мало того, гонка пустого судна, на которое подряжались бурлаки, к месту погрузки, как и сама погрузка, производилась "безденежно". Симбирские бурлаки, например, в одну из навигаций в начале 50-х годов прошлого века пригнали пустое судно из Симбирска в Самару, где сами же производили погрузку для дальнейшей отправки его в назначенную пристань. Свияжская артель из 60. человек, по свидетельству современника, подрядилась бесплатно пригнать расшиву в Балаково, а оттуда за 42 руб. ассигнациями должна была идти с пшеницей вверх по Волге в Казань.
"С расшивы не бегать и быть послушным!"
За всю историю судоходства на Волге и ее притоках хозяева расшив, коломенок и барок накопили изрядный опыт в части оформления договорных соглашений с бурлаками. И если для раннего периода бурлачества известна краткая форма соглашений, то во второй половине XVIII и в XIX вв. они отличаются подробнейшим перечнем обязанностей "судоработников" к выгоде предусмотрительного и расчетливого хозяина. Вот одно из многих соглашений, заключенное владельцем судна купцом Торбаевым и бурлаками из крестьян Васильсурского и Курмышского уездов: "1802 года, июня... дня. Мы, нижеподписавшиеся, Нижегородской губернии, Васильсурской округи, села Антонова крестьяня: Данила Гаврилов, Ермолай Андреев, Яков Андреев, Михаила Степанов; города Курмыша ясашные крестьяня: Егор Иваров, Семен Алексеев, Николай Петров, Иван Данилов; Курмышской округи, села Алферова крестьяня: Иевлей Федоров, Петр Иванов и Никифор Иванов с товарищи, будучи в городе Камышине, дали сей договор города Василя Сурского купцу Тимофею Андрееву сыну Торбаеву в том, что нанялись они у него на собственное его соляное судно, кое нагрузить следующею из камышенских луговых запасных соляных магазинов казенную елтонскую соль; в случае их нагрузки, есть ли последует какое-либо с казенной стороны в соли остановка или когда отдаваема не будет в рабельные (рабочие. - А. К.) и ненастные дни, то нам с него, хозяина, за простой денег не требовать; а буде за его хозяйскою неисправностью будет простой на пристани или в пути, то получать нам с него, хозяина, или прикащика ево, за простой каждому человеку за сутки 25 копеек, також и ему, хозяину, за наш простой по тому ж с каждого человека. И по нагрузке то судно убрать, как надлежит, к верховому ходу, идти тем судном вверх Волгою рекою до села Лысковского Яру со всяким в пути поспешением; передовщику (лоцману) и водоливу во всем быть послушным, также быть в тяге бичевою, завозом и всяким волским ходом и парусом бежать, по способности ветра; а в штурмовые ветра не бегать и во время парусного бега у руля подесяточно стоять, а иногда и более потребно будет помогать, дабы не могло то судно убить в песок, в гряду и стать на мель; а ежели то судно в пути где на гряду, на камень, на песок и на мель станет или в замет попадет, то нам, работникам, то судно снимать и выводить днем и нощию, а буде же без перегрузки снять будет невозможно, то перегружать нам паузками, завознями или лодками, сколько бы крат ни было, и по те паузки ходить, где могут отыскаться, и приведя, в них соль перегружать и обратно те паузки отводить в те места, где взяты были; буде же, паче чаяния, захватит мелководье, то перегружать нам паузками три мели безденежно и по паузки ходить вверх и вниз по сороку верст и стараться всеми мерами те мели перегрузкою переходить и на те паузки распределяя нас по препорции в них клади соли, а на коренное судно людей в прибавку от него, хозяина, не требовать; и проходя все те мели, следовать до показанного села Лысковского Яру. Ежели в пути от чего-либо появится в судне более обыкновения воды, то нам, работникам, водоливу учинить всякое вспоможение днем и ночью: соль в судне разгребая, течи отыскивать, вновь зачинять, как обыкновенно водится... На каждую тысячу мер по три человека с половиною с кормщиком и водоливом, а сверх того нам не требовать. А ежели волею божию в пути в ходу или стоя на якоре то судно на потаенную и невидимую в воде коршу или на камень проломит, или в песок и косу убьет, или от бури зальет, и от молнии судно загорится и соли учинится гибель, то нам всеми силами стараться оное судно отливать и до погибели не допускать, соль из судна таскать и на берег возить на лодках... и, вытаскивая оную соль, судно насухо отлить и поврежденное в нем место зачинить и, паки погрузя соль, идти в путь по-прежнему... А ежели судно потонет и соль вся без остатку погибнет, то топлое судно сколько возможно к берегу притянуть и с него все припасы привесть в город или в другое какое место скласть... и без свидетельства нам, работникам, не расходиться. И ежелч вышеписанное несчастье учинится идучи из Камышины выше града Самары, то нам от него, хозяина, достальных рядных денег не требовать". В заключение хозяин судна ставил такие условия: "казенной соли не красть и по городу оной не продавать" и даже "в пищу себе не употреблять и о том крайне всем наблюдать", работникам "не пьянствовать, в зернь и в карты не играть, хозяина не обворовывать, с расшивы не бегать и во время нападения воровских людей обороняться и до грабежа не допускать; а кто из нас захворает или сбежит, то нам вместо оных нанимать самим". По прибытии к месту назначения требовалось "расшиву убрать, паруса пересушить" и только тогда получить "чистую разделку", то есть расчет, и "пашпорты". Несмотря на тяжкие условия договора, крестьянам-бурлакам ничего не оставалось делать: более выгодных заработков они, должно быть, не могли себе подыскать.
Трудно дать более выразительное описание труда бурлака, чем это сделал А. М. Горький. "Ты вот пароходом прибыл, пар тебя вез, - говорил его дед Каширин, обращаясь к внуку, - а я в молодости сам, своей силой супроти Волги баржи тянул. Баржа - по воде, я - по бережку, бос, по острому камню, по осыпям, да так от восхода солнца до ночи! Накалит солнышко затылок-то, голова, как чугун, кипит, а ты, согнувшись в три погибели, - косточки скрипят, - идешь да идешь, и пути не видать, глаза потом залило, а душа-то плачется, а слеза-то катится, - эхма, Олеша, помалкивай! Идешь, идешь, да из лямки-то и вывалишься, мордой в землю - и тому рад; стало быть, вся сила чисто вышла, хоть отдыхай, хоть издыхай! Вот как жили у бога на глазах, у милостивого господа Иисуса Христа!.. Да так-то я трижды Волгу-мать вымерял: от Симбирского до Рыбинска, от Саратова досюдова да от Астрахани до Макарьева, до ярмарки, - в этом многие тысячи верст! А на четвертый год уж и водоливом пошел, - показал хозяину разум свой!..".
